Джулия изобразила сочувственную гримасу; все остальное, кроме таблеток, сейчас казалось никчемной ерундой.
— В самом деле? А у тебя сколько-нибудь осталось? — спросила она.
— Думаю, еще что-то есть. Он дал мне штук двадцать, а я, кажется, проглотила от силы три.
— Знаешь что… Давай, может, я их попробую?
— Мои таблетки? — смутилась Океания. — Даже не знаю… Их ведь назначили мне.
— Чай сейчас будет! — пропела Вики, возвращаясь от Аткинс.
— Не пропадать же добру, — сказала Джулия Океании.
— Ну, даже не знаю, — повторила та. — Я только хотела сказать, что слезы как раз от химии. Это естественное следствие беременности. Наши прародительницы плакали для того, чтобы мужчина лучше заботился о женщине.
— Да, понимаю, — сказала Джулия. — Просто я подумала: раз ты все равно не пьешь таблетки, могла бы и мне отдать. Но если считаешь, что так нельзя, не бери в голову.
Вики переводила взгляд с одной своей подруги на другую.
— О чем это вы?
— Просто я ей говорю, — объяснила Океания, — что в ее положении слезы — естественная штука. Это совсем не плохомыслие.
— Плохомыслие? — спросила Вики. — Да никому бы и в голову не пришло.
Дверь снова распахнулась, и в гостиную влетела сияющая Аткинс, неся перед собой на подносе чайный набор.
— Что за день, что за день! — воскликнула она. — У нашей Уортинг будет ребенок для «Великого Будущего», а малышка Вики Фицхью…
— Ой, не надо! — вскричала Вики. — Давайте не будем об этом!
— А в чем дело? — спросила Джулия.
Океания хлопнула в ладоши:
— Да Джулия не знает!
— Товарищ Уортинг не знает? — произнесла Аткинс с видом человека, приглашенного на званый обед. — Как, ты еще не известила Уортинг?
— Надо бы сказать, наверно, — протянула Вики. — Но все равно…
Аткинс поставила чайный набор на стол и повернулась к Джулии:
— Только представь: наша Вики Фицхью, которую мы все считали малышкой, баловали, журили и называли гусенком, — так вот: эта самая Вики Фицхью выходит замуж за внутрипартийца.
— Ну да, — буркнула Вики. — Типа того.
— И не просто за внутрипартийца! — добавила Аткинс.
— О, так это… — начала Джулия.
— Заместитель председателя Уайтхед, — подхватила Океания. — Но нам еще не полагается об этом знать. Он только вчера сделал ей предложение.
— Помалкивай! — радостно воскликнула Аткинс, поправив прическу.
— Меня не беспокоит, что ты в курсе, — сказала Вики Джулии. — Если все отменится — ничего страшного.
— Отменится! — засмеялась Аткинс. — Невеста нервничает. Такой мужчина — и вдруг передумает!
— Еще надо получить всякие разрешения, — сказала Вики. — Джеймс думает, что с этим не будет сложностей, но…
— Джеймс! — воскликнула Океания с огромным удовольствием. — Как легко ты произносишь это имя.
— Значит, ты от нас съедешь, — сказала Джулия.
— Да уж наверное, — кивнула Океания. — Смешно ютиться в общежитии, когда ты замужем за членом центкома! Конечно, она переедет в Вестминстерский комплекс.
— Наша потеря — для партии находка, — отозвалась Аткинс. — Ну, кому чаю? Я на всех заварила.
Час спустя, когда все девушки были дома и с гомоном смотрели по телекрану в общей гостиной вечерние новости, чья-то рука коснулась под столом руки Джулии. Тигр только что удрал с Носком для Солдат; за котом устроили развеселую погоню, и все с возбуждением трещали об острой нехватке вязально-трикотажных изделий для фронта: дескать, армия держится на носках, а гнойные мозоли убивают не хуже пуль. Посреди общего переполоха все та же рука неловко погладила руку Джулии, а затем осмелела и сжала ей пальцы. Джулия держалась как ни в чем не бывало, спокойно глядя в телекран. Она убеждала себя, что раздосадована, но ее тело полнилось теплой благодарностью. Сдержать улыбку было непросто. Ну Вики дает! Что за глупости! Им обеим и без того проблем хватает.
И тут, к изрядному своему смущению, она почувствовала, как ей в ладонь сунули маленький сверток. Руку убрали, и Джулия на ощупь определила: это таблетки в пакетике из вощеной бумаги. Затем Океания наклонилась к ней и прошептала:
— Это они. А ты сможешь мне достать своего классного шоколада?
Джулия поспешила собраться с мыслями. Все еще глядя в телекран, она пробормотала:
— Да запросто. Вечером загляни под подушку.
С таблетками стало куда легче. Джулия принимала их только в лавке Уикса и только когда работа становилась действительно невыносимой. Проглотишь одну таблетку — и магазинные обряды превращаются в безобидную игру. И даже когда Джулия воздерживалась от пилюль, она знала, что могла бы с их помощью увидеть все вокруг в менее мрачных тонах. Словно бы это были истории из книги ужасов, которую при желании можно захлопнуть. На эйфорическом подъеме Джулия вела подопечных к новым, более интересным порокам, руководствуясь своим представлением о том, чего хочет минилюб. Началось с Тома Парсонса. Однажды Джулия напомнила ему давний разговор о том, что может испытать оргазм семь раз кряду, как француженка, и предложила научить Парсонса этому трюку. Когда она объяснила ему, что всего-то и нужно произнести ей на ухо: «Долой Старшего Брата!», Парсонс сперва заартачился, но ненадолго. Джулия не сама это придумала: так делал один из ее бывших любовников. Для нее этот трюк ничего не значил и выполнялся лишь в угоду минилюбу.
Сначала Парсонс пробормотал эту фразу без выражения, словно не понимал значения слогов. Но это позволило ему продержаться подольше, и Джулия вскоре уже непритворно стонала. Воодушевленный, Парсонс повторял фразу громче и громче — и вот уже лаял Джулии в лицо. Достигнув оргазма, он стиснул ее в объятиях, а потом отодвинулся и зарыдал. Он сидел на краю кровати, как всегда делал, рассказывая о доносительских подвигах своих детей, но сейчас молчал. Его ошеломленное лицо побелело. Все еще рыдая, Парсонс через несколько минут оделся и ушел и не сказал больше ни слова.
Но он вернулся через несколько дней, и снова кричал: «Долой Старшего Брата!», и снова потом сидел на краю кровати, сокрушенно рыдая. И так происходило затем каждый раз. Вскоре Джулия уже не придавала этому значения. Перед приходом Парсонса она проглатывала таблетку и тогда могла выдерживать его ошеломленное, умоляющее лицо и перепуганную болтовню о детях, могла укладываться с ним в постель, как будто это был только секс, а не отсроченное убийство.
Когда к ней приходил Амплфорт, Джулия заранее ставила у кровати его вельветовые тапочки. Надев их, он будто стряхивал ауру вялого самоуничижения и становился тем Амплфортом, которого знала ее каморка: этот рослый мужчина лет тридцати с приятным лицом разваливался на кровати, декламировал стихи и сам же страстно, остроумно восхищался их красотой. Джулия заваривала для него чай с настоящим сахаром, а он всегда всучал ей пару долларов, чтобы она вконец не поиздержалась. Если Джулия подходила к нему слишком близко, он начинал волноваться, поэтому она обычно сидела в кресле и курила, а он, лежа на кровати, записывал стихи или читал их вслух. Он даже флиртовал на свой манер, делая робкие комплименты ее красоте, называл ее «моя абиссинская дева» и сравнивал с Евой у Мильтона[10]. К концу каждой встречи он позволял ей один раз подержать его за руку. Казалось, это приводит его в восторг. И все же, когда она его отпускала, он всем своим видом излучал благодарность и, вытянувшись, осматривал свои руки с явным облегчением оттого, что остался цел.
Хотя он был не из тех мужчин, какие ей нравились, Джулия начала проникаться к нему нежными чувствами. Она даже стала думать, что было бы неплохо прижаться к нему обнаженной, пока он читает стихи, и покрыть его шею поцелуями, заставив плакать и вздыхать от иных удовольствий. Более того, она знала, что минилюбу такое понравится. Это было бы как раз по их части.
Так что однажды, когда настало время взять его за руку, она проявила особую нежность. Затем осторожно, почти украдкой, положила другую свою руку ему на колено. Она думала, он будет сопротивляться и просить прощения, мол, «я совсем не это имел в виду». Но он только сидел, забыв, как дышать, смотрел в лицо Джулии, пока она медленно расстегивала ему ширинку, и не мешал ее руке шарить у него под одеждой. Когда она встала, чтобы снять комбинезон, Амплфорт с немым согласием ждал, что же будет дальше, а его глаза то впивались в нее, то испуганно стреляли в сторону. Все в нем напоминало мелкого зверька, который прекращает сопротивляться, оказавшись в чьих-то руках, и замирает, понимая, что не может убежать. Но конечно, именно таким образом и приручали подобных животных, и зачастую им от этого бывало только лучше. Когда Джулия направила его ладонь к своей обнаженной груди, Амплфорт принялся ласкать ее с оторопелой сосредоточенностью; а когда тронула его член, обнаружила тот в полной готовности — крупный зверь, знающий свое дело, в отличие от самого Амплфорта. Ободрившись, Джулия уложила его на спину и забралась сверху.
